Через несколько недель после описанных событий необходимость привести в порядок финансовые дела вынудила меня отправиться в Гамбург. Там я, к моему великому удивлению, встретил одного из своих знакомых, с которым мы не раз охотились на болотах в долине Миссисипи. Мы радостно обнялись, обменялись новостями. Эта неожиданная встреча оживила мои давние и недавние воспоминания, и меня снова потянуло на просторы прерии, поэтому, когда знакомый пригласил меня навестить его в Сент-Луисе, я решил воспользоваться его любезностью и собрался в путешествие. Пять дней спустя мы уже плыли по Эльбе к Северному морю.
По прибытии в Америку мы вдвоем углубились в непроходимые леса в низовьях Миссури, но потом мой товарищ был вынужден вернуться домой, тогда как я направился вверх по реке до Омаха-Сити, чтобы оттуда достичь Дикого Запада на поезде компании "Пасифик-Рейлвей".
Меня тянуло туда любопытство. Я бывал раньше в Скалистых горах, бродил по диким местам от истоков реки Фрейзер до ущелья Хилл-Гейт и от Северного парка (Северный парк - имеется в виду Йеллоустонский национальный парк) на юг до пустыни Мапими. Однако земли между Хилл-Гейт и Северным парком оставались мне совершенно неизвестными. Итак, я вознамерился обследовать место между сороковым и сорок шестым градусами северной широты, так как именно там находятся горы Титон и Уинд-Ривер, Южный каньон (Южный каньон - имеется в виду Большой каньон р. Колорадо) и истоки рек Йеллоустон, Шошони и Колумбия.
До сих пор никто, кроме краснокожих и немногих бежавших от цивилизации трапперов, там не бывал, поэтому нет ничего удивительного в том, что меня тянуло туда. Меня манили тайны негостеприимных урочищ и каньонов, населенных, согласно индейским легендам, призраками и злыми духами.
Читателю, сидящему в удобном, уютном кресле, может показаться, что такое путешествие не бог весть какая трудность, однако вспомните, как долго и тщательно приходится готовиться к пешему путешествию, и представьте опасности, ожидающие одинокого вестмена, вооруженного только ружьем и надеждой на собственные силы. Но именно эти опасности манят и завораживают. Мышцы вестмена словно выкованы из железа, а сухожилия отлиты из стали, его тело готово к любому труду и напряжению, а ум ясен настолько, что в самую трудную и опасную минуту позволяет найти выход из самого, казалось бы, безвыходного положения. Поэтому вестмен предпочитает не оставаться надолго в цивилизованном мире, все его существо требует постоянных упражнений тела и духа. Он тоскует по дикой прерии и горным ущельям, где его на каждом шагу подстерегает смерть, и чем больше опасность, тем лучше он себя чувствует Опасность - его стихия, она придает ему уверенности и позволяет проверить на деле собственные силы.
У меня было все необходимое для такого путешествия. Все, кроме лошади, без которой никто не отваживается отправиться в эту мрачную и кровавую страну. Однако это обстоятельство не очень беспокоило меня. Старого мерина, дотащившего меня на своей спине до Омахи, я продал и сел в поезд в надежде, что в прерии сумею поймать резвого дикого мустанга и объездить его, как я уже иногда и поступал.
В те годы движение поездов только начиналось. Вдоль железнодорожного полотна работали еще люди, строили мосты, разъезды, укладывали рельсы и восстанавливали то, что было преднамеренно разрушено. То тут, то там, словно грибы после дождя, вырастали поселки или попросту палаточные лагеря, в которых жили рабочие. Индейцы считали, и не без оснований, строительство дороги посягательством на земли их отцов и часто совершали набеги, жгли, грабили и разрушали железнодорожное полотно.
Но были враги и опаснее краснокожих.
В цивилизованных восточных штатах, где начал утверждаться порядок, не оставалось места для людей, не желающих жить по закону, и весь этот сброд уходил в прерии. Собравшись в шайки, подонки общества, которые живут тем, что добывают грабежом, нападали на поселки рабочих и на поезда. Их называли рейлтраблерами, то есть "разрушителями рельсов", так как они обычно разбирали полотно, пускали под откос поезд, а затем добивали и грабили уцелевших пассажиров. Бандиты не знали жалости ни к кому, и им платили той же монетой. Рабочие с оружием в руках оберегали свой участок, и схваченного и уличенного рейлтраблера ждала верная смерть.
Итак, в одно прекрасное воскресенье я сел на поезд и выехал из Омахи. Никто из пассажиров не обратил на себя моего внимания, все они были обычными городскими жителями, впрочем, и я сам внешне ничем не отличался от них. Только на следующий день в Фремонте в вагон вошел человек, чей вид возбудил во мне сильнейшее любопытство. Он сел рядом со мной, так что я мог рассматривать его, сколько душе угодно. Увидев его, посторонний наблюдатель вряд ли сумел бы сдержать улыбку. Я давно привык к, мягко говоря, своеобразной внешности охотников и бродяг, но и то с трудом сохранил серьезность. Это был очень толстый коротышка, такой круглый, что его можно было бы катить, как бочонок. На нем трещал по швам бараний полушубок мехом наружу. То, что когда-то было мехом, вытерлось и почти исчезло, только кое-где на лысой коже полушубка торчали островки шерсти. Полушубок некогда был впору его владельцу, но со временем от снега и дождя, жары и холода настолько сел и уменьшился в размерах, что уже не застегивался на кругленьком брюшке, а рукава едва прикрывали локти. Под распахнутыми полами виднелись куртка красной фланели и кожаные штаны, когда-то, видимо, черные, а теперь отливающие всеми цветами радуги. Создавалось впечатление, что хозяин, как это обычно делают вестмены, использовал их в качестве полотенца, скатерти, салфетки и даже носового платка. Короткие штанины открывали посиневшие от холода голые щиколотки и пару грубых допотопных башмаков, чье будущее было туманно и непредсказуемо, зато трудное прошлое угадывалось с первого взгляда. Их подошвами, скроенными из толстой воловьей кожи и утыканными гвоздями, можно было раздавить крокодила. На голове толстяка торчком сидела шляпа с тульей в прорехах и такими же полями. Вместо пояса вокруг его живота была обмотана старая вылинявшая шаль, из-за которой торчали древний кавалерийский пистолет и охотничий нож. Там же висели мешочек с пулями и кисет с табаком, крохотное зеркальце, оплетенная рогожей манерка и четыре патентованные подковы, которые можно быстро привинтить к копытам лошади шурупами. Под мышкой он держал холщовый сверток - позже я узнал, что мой попутчик возил в нем бритвенные принадлежности, совершенно ненужные, на мой взгляд, в прерии. Однако самым необыкновенным в облике незнакомца была его физиономия. Гладко выбритая, она сияла и лоснилась, словно ее владелец только что вышел от парикмахера. Толстые отвислые щеки почти полностью скрывали нос-пуговку, карие живые глаза заплыли жиром. Когда он открывал рот, из-за толстых губ выглядывали два ряда столь ослепительно белых зубов, что я засомневался в их естественном происхождении. На левой щеке пристроилась бородавка, придававшая лицу смешное выражение.
Незнакомца, однако, ничуть не смущал его внешний вид. Он уселся напротив меня, зажав между жирных ног ружье, как две капли воды похожее на рухлядь моего старого друга Сэма Хокенса, бросил мне: "Добрый день" - и уставился в окно. Я его совершенно не интересовал, только час спустя он спросил у меня разрешения выкурить трубку. Меня его просьба несколько удивила, так как настоящим вестменам и в голову не приходит, что их поведение может кому-нибудь мешать или не нравиться.
- Курите сколько угодно, сэр, - ответил я. - И я заодно покурю с вами. Не хотите ли попробовать мою сигару?
- Спасибо, сэр, но я предпочитаю трубку, - отказался он. - Сигара для меня слишком большая роскошь.
Короткая прокуренная трубка с обгрызенным чубуком висела у него на шее на шнурке. Когда он набил ее табаком, я предложил ему спичку, но он отрицательно покачал головой и вытащил из кармана полушубка пункс - трапперскую "зажигалку", в которой от трения воспламеняется древесная труха.
- В прерии спички ни на что не годятся, - заметил он. - Все эти новомодные штучки гроша ломаного не стоят.
Мы снова замолчали. Коротышка курил зелье, по запаху больше похоже на листья грецкого ореха, чем на табак, а все его внимание поглощали просторы за окном вагона. Так мы доехали до станции у слияния рек Норт-Платт и Саут-Платт. Там он вышел, прошел к первому вагону, в котором везли животных, и заглянул туда. Вероятно, у него там была лошадь.
Вернувшись на свое место напротив меня, он молча просидел до обеда и, только когда поезд остановился в Шайенне, у подножья Блек-Хиллс, спросил:
- Вы не выходите здесь, сэр, чтобы пересесть на поезд, идущий в Колорадо через Денвер?
Настала моя очередь отрицательно покачать головой.
- Ну, что же, в таком случае мы остаемся попутчиками.
- Далеко ли вы едете? - спросил я.
- Как вам сказать? И да, и нет. Как захочется и как получится. А вы?
- Я еду в Огден.
- Ах, вот оно что! Вам захотелось посмотреть город мормонов?
- Сначала посмотрю город, а потом отправлюсь в горы Титон и Виндривер.
Толстяк недоуменно поглядел на меня.
- В горы? Да, в смелости вам не откажешь. Надеюсь, вы едете туда не один?
- Один.
Мой ответ развеселил его, и он принялся буравить меня своими крохотными глазками.
- Один? В горы Титон? Туда, где бродят индейцы-сиу и серые медведи? А вам когда-нибудь о них приходилось слышать?
- Не так уж много, но кое-что я о них слышал.
- Могу я вас спросить, сэр, кто вы такой?
- Я пишу книги.
Он не выдержал и громко расхохотался. Когда-то Сан-Иэр точно так же хохотал, услышав, что писатель собирается посетить Скалистые горы, к тому же в одиночку.
- Достойное занятие! - громко смеялся мой спутник. - Небось вознамерились написать книгу о горах Титон?
- А почем у бы и нет?
- А вам когда-нибудь приходилось читать книгу с хорошим описанием индейца или медведя?
- Разумеется, - ответил я без улыбки.
- И вам кажется, что вы тоже сможете поразить читателей таким же описанием?
- Думаю, что смогу.
- И у вас наверняка имеется упакованное в чехол ружье?
- А разве можно отправляться в такое путешествие без ружья?
- Послушайтесь доброго совета, сэр. Выходите из поезда, пока он не тронулся, и возвращайтесь домой. Вы, правда, выглядите неплохо, и силы вам не занимать, однако я сомневаюсь, что вы сумеете подстрелить белку, не говоря уж о медведе. Книги помутили ваш разум. Да от одного взгляда на дикую кошку вы упадете замертво, а мне жаль вашей молодой жизни. Вы читали Купера?
- Да, и с большим удовольствием.
- Так я и думал. К тому же вы, наверное, наслушались рассказов про Виннету, Олд Шеттерхэнда, Длинного Галлера и других известных вестменов.
- О, я очень много слышал о них, - скромно ответил я.
Толстяк откровенно веселился, не подозревая, что меня наша беседа забавляет не меньше, чем его.
- Книги, - поучал он меня, - опаснее всякой заразы. Читать их, конечно, приятно, может быть, приятно и писать, но не принимайте все, что в них наплетено, за правду. Мне вас искренне жаль! Вождь апачей Виннету готов сразиться с тысячей чертей, и можете быть уверены, что он победит их. Олд Шеттерхэнд еще никогда не промахнулся, к тому же он одним ударом кулака размозжит голову любому краснокожему. Если кто-нибудь из них скажет мне, что собирается в Титон, я удивлюсь их смелости, но все же поверю, что они так и сделают. Но вы?! Где ваша лошадь?
- У меня ее нет.
Мое откровенное и, как ему показалось, наивное признание позабавило его еще больше.
- Ха-ха-ха! Он собрался в Титон без лошади! А вы часом не сошли с ума, сэр?
- По-моему, нет. Если мне понадобится лошадь, я ее куплю или поймаю.
- Где?
- Где будет удобнее.
- Вы хотите это сделать в одиночку?
- Попытаюсь.
- Вашей самоуверенности можно позавидовать, сэр. Я вижу, у вас на плече висит лассо, но бьюсь об заклад, что вы его и на старый пень не набросите, не то что на мустанга.
- Почему же?
- Хотите обижайтесь, хотите нет, но я скажу прямо: вы не способны на подвиги.
- С чего вы взяли?
- Да это же ясно, как день! Посмотрите на себя и на настоящего вестмена. На вас все новенькое, с иголочки: сапоги сверкают как зеркало, штаны из лосиной кожи еще не протерлись, на рубашке индейская вышивка! Шляпа обошлась вам не меньше чем в двадцать долларов, а нож и револьвер наверняка еще никому не причинили вреда. Вы стрелять-то умеете, сэр?
- Немножко. Когда-то я состоял членом Общества стрелков, а однажды даже выиграл состязание, - похвастался я с серьезным видом, кстати, нисколько не погрешив против истины.
- Боже, вы выиграли состязание! Какой успех! Вы стреляли в деревянную птицу и попали! Умоляю вас, немедленно возвращайтесь домой, не то вас ждет гибель.
- Поживем - увидим. Где теперь Олд Шеттерхэнд, о котором вы упомянули?
- Кто может знать, где он? Недавно я заехал на Фокс-Хет и встретил там Сан-Иэра. Наверняка о нем вам тоже приходилось слышать. Он долго путешествовал в обществе Олд Шеттерхэнда и сказал мне, что тот уехал то ли в Европу, то ли в Африку, в пустыню Сахару. Говорят, он часто ездит туда и сражается с местными краснокожими, которых почему-то зовут арабами. Его не зря прозвали Шеттерхэндом, одним ударом кулака он сбивает с ног любого верзилу. Посмотрите теперь на свои руки. Они белые и мягкие, сразу видно, что вы зарабатываете на жизнь тем, что мараете бумагу, и, кроме пера, не держали в руках другого оружия. Послушайтесь моего совета и возвращайтесь поскорее домой. Дикий Запад не для таких джентльменов, как вы.
Он предупредил меня и, считая, что выполнил свой долг, умолк, а я и не пытался возобновить разговор.
Поезд миновал станцию Шерман, снова наступил вечер. На рассвете мы проехали Ролинс. За ним простиралось пустынное плоскогорье, поросшее полынью. Оно неплодородно, лишено рек и каких бы то ни было водоемов и похоже на Сахару, но без единого оазиса. Однообразный угрюмый пейзаж подавляет человека.
Именно в таком негостеприимном и мрачном месте находится железнодорожная станция, которую назвали Горьким Ручьем, хотя никакого ручья там нет и в помине, а воду приходится возить в бочках за семьдесят миль. Возможно, когда-нибудь и здесь начнется настоящая кипучая жизнь, так как в недрах гор нашли неисчерпаемые запасы угля.
Вскоре мы миновали станции Карбон и Грин-Ривер. Теперь от Омахи нас отделяло восемьсот пятьдесят миль. Грустный пейзаж остался позади, появилась растительность, а холмы на горизонте приобрели яркие, сочные тона. Внезапно паровоз издал несколько частых и пронзительных гудков, какими машинист обычно предупреждает о приближающейся опасности. Заскрежетали тормоза, поезд остановился, и пассажиры высыпали из вагонов. Мы увидели жуткую картину. Вокруг валялись обгоревшие остовы вагонов, по-видимому, ночью бандиты сорвали рельсы, и поезд с рабочими и продовольствием на полном ходу свалился с высокой насыпи. Тут и там лежали обуглившиеся останки людей, то ли погибших при крушении поезда, то ли убитых грабителями, уничтожавшими свидетелей преступления.
К счастью, машинист заранее заметил опасность и успел затормозить, в противном случае и наш поезд полетел бы под откос. Паровоз остановился всего в нескольких метрах от того места, где обрывались рельсы.
Возбужденные страшной картиной крушения, люди бродили между обгоревших обломков, призывая кару господню на головы грабителей. Машинист собрал мужчин, и те принялись чинить железнодорожное полотно, благо в каждом американском поезде есть необходимые для такой работы инструменты и материалы. Тем временем я решил поискать следы грабителей. Местность была открытой, вокруг росла высокая трава, кое-где виднелись заросли кустарника. Сначала я отошел назад и осмотрелся. Бандиты могли прятаться только справа от дороги, там, где росли кусты.
Действительно, в трехстах шагах от места катастрофы я обнаружил смятую траву, там не так давно сидели люди. По их же следам я нашел укрытие, где они прятали лошадей. Пойдя дальше, я встретил у насыпи толстяка-попутчика, который делал то же, что и я, но по левую сторону от насыпи.
- Что вы тут делаете, сэр? - с удивлением спросил он меня.
- Пытаюсь подражать вестменам. Ищу следы бандитов.
- Вы? Что может разглядеть в траве гринхорн? Это были опытные и опасные негодяи, они сумели замести следы так, что даже я ничего не нашел.
- Иногда у гринхорна глаза зорче, чем у вестмена, сэр, - ответил я с улыбкой. - Почему вам вздумалось искать следы слева от дороги? Если вы действительно бывалый житель прерии, то должны были сразу увидеть, что слева нет ни одного куста и, значит, там негде сесть в засаду.
Толстяк посмотрел на меня так, словно впервые видел, помолчал и наконец произнес:
- Ну что же, должен признать, что вы сообразили правильно. Заметили что-нибудь?
- Да.
- Что именно?
- Они сидели вон в тех кустах, а лошадей держали в орешнике.
- Я непременно должен осмотреть все сам. У вас глаз неопытный, и вы не могли сосчитать коней.
- Двадцать шесть.
Толстяк снова удивленно воззрился на меня.
- Двадцать шесть? - повторил он с недоумением и недоверием в голосе. - Откуда вы взяли?
- Меня еще в школе научили считать, - рассмеялся я. - Восемь из них подкованы, остальные - нет. О бандитах можно сказать, что среди них двадцать три белых и трое индейцев. Их белый главарь ездит на гнедом мустанге и хромает на левую ногу. Вождь индейцев, сопровождавший их, из племени сиу-оглалла, у него прекрасный вороной жеребец.
Лицо толстяка вытянулось, рот открылся, он смотрел на меня остекленевшим взглядом, словно на привидение.
- Тысяча чертей и одна ведьма! - вскричал он, очнувшись от оцепенения. - Да вы просто-напросто все это выдумали! Вы же писатель!
- Посмотрите сами, - предложил я ему.
- Откуда вам знать, сколько было белых и сколько краснокожих? Их всех давно и след простыл! Как вы могли определить, кто на какой лошади ездит и на какую ногу хромает? Вы в глаза не видели живого индейца, а беретесь угадывать, из какого они племени!
- Сначала посмотрите сами, а потом будем спорить, У кого глаз острее, у вестмена или у гринхорна.
- Так и быть. Иду! Лопни мои глаза, если вы все это не насочиняли!
Посмеиваясь, он самонадеянно и торопливо зашагал к кустарнику, на который я ему указал.
Он долго ползал на четвереньках по следам, считал и пересчитывал отпечатки копыт. Я ходил за ним по пятам, с улыбкой наблюдая, как он из кожи вон лезет чтобы доказать свое превосходство. Наконец он выпрямился, повернулся ко мне и сказал:
- Вы не ошиблись, в отряде разбойников действительно было двадцать шесть человек. Действительно восемь лошадей были подкованы, а остальные - нет. Но все остальное - сущая выдумка и небылица! Вот здесь они сидели в засаде, а там стояли их лошади. Больше ничего по следам узнать нельзя!
- Тогда идите за мной. Мне очень жаль, но сейчас гринхорн преподаст урок вестмену.
- С удовольствием, - ехидно ответил он, покачивая головой.
- Здесь стояли их лошади, вы сами видели отпечатки копыт. Обратите внимание - трех из них держали отдельно от остальных и стреножили им не передние ноги, а связали переднюю правую и заднюю левую. Такие путы используют индейцы, а не белые.
Толстяк наклонился, измерил расстояние между отпечатками копыт и перестал покачивать головой.
- Боже, вы и в самом деле правы! Здесь стояли индейские кони!
- Продолжим урок. Обратите внимание на эту лужу. Возле нее краснокожие мыли лица и наносили на них боевые краски. Видите круглые углубления в земле? Здесь стояли мисочки с красками, которые, как известно, сделаны на медвежьем жиру. На солнце жир растаял, и несколько капель упали в траву. Присмотритесь: черная, красная и две голубых капельки.
- Вижу.
- А разве черный, красный и голубой цвет - это не боевые краски оглала?
Толстяк кивнул в знак согласия. На его недоуменном лице легко читалось то, о чем молчали губы.
- Пойдемте дальше, - продолжал я. - Судя по следам, когда бандиты приехали сюда, они остановились вон у того болотца. Кони стояли там долго, отпечатки копыт глубокие, и вода заполнила их до краев. Двое проехали вперед осмотреть местность, и это могли быть только вождь индейцев и главарь шайки. Естественно, конь белого был подкован, а индейца - нет. К тому же краснокожие сидят почти на шее лошади, поэтому жеребец вождя ступал тяжелее передними ногами, а жеребец главаря - задними.
- Вынужден признать, что вы правы, но как...
- Не торопитесь, всему свое время, - перебил его я. - Будьте теперь повнимательнее. Вот здесь жеребцы принялись кусать друг друга. То, что это были жеребцы, не вызывает сомнения, так как кобылы более смирны и не станут драться после длительной утомительной скачки.
- Но как вы узнали, что жеребцы покусали друг друга?
- Присмотритесь к следам. Здесь конь индейца прыгнул на коня белого. Надеюсь, с этим вы согласитесь? На траве остались каштановые волоски - они из гривы. А вот там лежат черные волосы из хвоста. Следы говорят, что здесь жеребец вождя вцепился зубами в гриву коня белого и потрепал ее. Хозяин осадил его и погнал вперед, и тогда обиженный гнедой вцепился ему в хвост, вот почему между каштановыми и черными волосами расстояние в несколько шагов. Теперь даже гринхорну становится ясно, что лошадь индейца вороная, а белого - гнедая. Пойдемте дальше. У насыпи они спешились. На мягком песке следы видны хорошо, как нигде. Присмотритесь. У белого одна нога оставляет более глубокий отпечаток, откуда можно сделать вывод, что он хромает. Должен признать, что бандиты вели себя крайне неосторожно и даже не попытались замести следы. Это значит, что они чувствовали себя в безопасности, что может иметь две причины.
- Какие?
- Первая: они собирались в тот же день уехать подальше и убежать от погони. Однако их лошади устали, и я думаю, что вероятнее вторая причина: поблизости находится большой отряд, к которому они всегда могут присоединиться. К тому же трое индейцев никогда не доверились бы двум с лишним десяткам бледнолицых грабителей, поэтому я готов биться об заклад, что к северу отсюда разгуливает отряд вышедших на тропу войны оглала. Там и следует искать железнодорожных грабителей.
Толстяк в изумлении смотрел на меня.
- Боже! - простонал он. - Кто же вы такой на самом деле?
- Я вам уже сказал.
- Ну уж нет, позвольте вам не поверить. Вы не гринхорн и не бумагомаратель. Вы такой чистый и опрятный, что могли бы сыграть роль вестмена в оперетке. Начищенные до блеска сапоги и новенькое оружие бывают только у гринхорна, но я не знаю ни одного вестмена, который бы умел так читать следы. Боже мой, а я-то думал до сих пор, что тоже кое на что способен, но оказывается, я вам и в подметки не гожусь!
- Однако я и в самом деле писатель. Правда, мне приходилось не раз путешествовать по прерии, и кое-чему я научился.
- А теперь вы действительно собираетесь в горы Виндривер?
- Ну конечно!
- Но для этого недостаточно уметь читать следы. Думаю, что для такого путешествия вам кое-чего не хватает.
- Чего же?
- Осмотрительности. Я бы на вашем месте не несся туда сломя голову, а прежде всего попытался бы найти себе лошадь.
- Я найду ее.
- Где?
- Для начала куплю клячу на станции, а затем выберу в диком табуне мустанга получше и поймаю его.
- Вы такой хороший наездник, что можете объездить мустанга? И откуда вам известно, что на Виндривер будут табуны диких лошадей?
- Разве вы не знаете, что в это время стада бизонов и мустангов перекочевывают на север?
- Знать-то я знаю, да не уверен, что вы справитесь с мустангом.
- А вы хотите устроить мне экзамен? - засмеялся я.
- Небольшой, но все же экзамен, - подтвердил он с серьезным лицом. - Я делаю это с определенной целью.
- Могу я узнать, с какой?
- Немного позже. Сначала вы покажете мне, как стреляете. Принесите ваше ружье.
Конечно, я мог сразу же сказать ему, что я Олд Шеттерхэнд, и поставить его на место, но он меня очень забавлял, поэтому я молча подчинился, поднялся в вагон и взял свои завернутые в одеяла ружья. Пассажиры, издали наблюдавшие за нами, в ту же минуту подошли и окружили нас. Американец, в особенности житель Запада, никогда не откажет себе в удовольствии поглазеть на состязание в стрельбе.
Когда я развернул одеяло, толстяк удивленно воскликнул:
- Тысяча чертей и одна ведьма! Да ведь это настоящий штуцер мастера Генри! Сколько в нем зарядов?
- Двадцать пять.
- Ого! Я о таком и не слышал! Боже, как я завидую вашему оружию!
- А вот я предпочитаю флинт, - ответил я, разворачивая второй сверток.
- Сразу видно, что вы ничего не смыслите в оружии, если предпочитаете новенькую, блестящую от смазки хлопушку, - с издевкой произнес толстяк.
- Не хотите ли вы посмотреть на клеймо мастера, сэр? - охладил его я, протягивая ему карабин.
Он бросил беглый взгляд на казенную часть и подпрыгнул от удивления.
- Извините, сэр, - вымолвил он растерянно, - это совсем другое дело. Флинты с таким клеймом можно пересчитать по пальцам. Мне даже как-то говорили, что сам Олд Шеттерхэнд пользуется таким же. Но как к вам попал этот шедевр оружейного искусства? А может быть, клеймо подделано? Наверное, так оно и есть, потому что не очень-то похоже, чтобы ваш флинт часто стрелял.
- Давайте испытаем его. Куда мне стрелять, сэр?
- Ну, - протянул он, оглядываясь по сторонам, - пальните-ка дробью вон в ту птицу на кусте.
- Расстояние слишком большое! - заметил кто-то из пассажиров.
- Посмотрим, большое оно или нет, - ответил я.
Когда я вытащил из кармана очки и водрузил их на нос, лицо толстяка расплылось в широкой улыбке.
- Ха-ха-ха! Так вы собираетесь путешествовать в очках? Где же это видано?!
Остальные тоже засмеялись, а я совершенно серьезно спросил:
- Что вас так веселит, господа? У человека, тридцать лет просидевшего за книгами, зрение становится не таким острым. В конце концов, лучше стрелять метко в очках, чем палить мимо цели без них.
- Вы совершенно правы, сэр, - потешался коротышка. - Хотел бы я посмотреть на вас, когда вы нос к носу столкнетесь с краснокожими! Пока вы будете протирать и надевать очки, с вас десять раз успеют снять скальп. Ну вот, вам и тут не везет, стоило вам взять в руки ружье, как птица упорхнула.
- Не беда, поищем другую цель, - ответил я хладнокровно.
Полетав над нами, птица села на куст в двадцати шагах от нас, попасть в нее не составляло труда даже плохому стрелку. Но тут высоко в небе послышалось пение жаворонка.
- Вы видите жаворонка, джентльмены? - спросил я, задирая голову. - Попробую-ка я достать его оттуда.
- Бросьте вашу затею! - воскликнул толстяк. - Чего доброго наделаете дробью дырок в небе, и оттуда пойдет дождь. Такое не по плечу самому Олд Файерхэнду и старику Сан-Иэру!
- Поживем - увидим, - ответил я, поднял вверх оружие и нажал на курок.
- Я же говорил вам! - злорадствовал толстяк. - Птица испугалась выстрела и улетела.
- Сейчас вы увидите, зачем мне нужны очки, - ответил я, откладывая флинт в сторону. - Жаворонок лежит шагах в восьмидесяти от нас прямо на рельсах.
Пассажиры гурьбой побежали туда, куда я им указал, и несколько минут спустя принесли птицу. Толстяк долго переводил взгляд с меня на мертвого жаворонка и наконец воскликнул:
- Черт возьми, вы действительно попали в него, к тому же не дробью, а пулей.
- Вы хотели, чтобы я стрелял дробью? А мне говорили, что вестмены не опускаются до стрельбы дробью, для них это детские игры.
- Простите, сэр, - начал извиняться коротышка, - но я еще никогда не был свидетелем подобного выстрела. А может быть, это случайность? - и он хитро посмотрел на меня.
- Укажите мне на другую цель.
- Не стоит. Я верю вам, сэр. Наверное, вы хотели подшутить надо мной и прикинулись гринхорном. Ну что же, смейтесь на здоровье, я человек необидчивый. Прошу вас, давайте отойдем в сторону.
Он потянул меня за собой, к тому месту, где мы осматривали следы, оставленные шайкой. Там он достал из кармана лист бумаги и приложил его к одному из отпечатков копыт гнедого жеребца, принадлежащего главарю.
- Все сходится, - задумчиво произнес он. - Сэр, скажите мне честно: вы можете распоряжаться своим временем? Не согласитесь ли вы отложить путешествие в Титон?
- В настоящее время я свободен и могу делать все, что мне заблагорассудится.
- Прекрасно. Вам когда-нибудь приходилось слышать про Фреда Уокера? Его еще называют Толстяком Уокером.
- Да, говорят, что он опытный вестмен и хороший следователь, к тому же знает несколько индейских диалектов.
- Так это я и есть, сэр.
- Я так и думал. Вот вам моя рука. Рад с вами познакомиться, сэр.
- Надеюсь, что скоро мы познакомимся поближе. Дело в том, что у меня есть веские основания искать встречи с неким Геллером. Его совесть и раньше была нечиста, а теперь он возглавил шайку беглых преступников. На этой бумаге вы видите отпечаток копыт его коня, он в точности совпадает с найденными нами следами. А так как Геллер хромает на правую ногу, я совершенно уверен: здесь побывал он, и никто другой.
- Геллер? - переспросил я. - Вам известно его имя?
- Его настоящее имя Сэм, но он пользуется разными именами.
- Сэмюэль Геллер? Кажется, я слышал о нем. Не он ли служил бухгалтером у нефтяного короля Реллоу? Говорят, он сбежал от хозяина, прихватив целую кучу денег.
- Да, это он. Мерзавец уговорил кассира открыть сейф и бежать вместе с ним, а потом пристрелил его, чтобы не делиться. В погоню за ним пустились двое полицейских, но он убил их. Его схватили в Новом Орлеане, когда он садился на судно, уходящее в Мексику. Геллеру чертовски везет - накануне суда он задушил тюремного сторожа и бежал. На Востоке ему уже нельзя было оставаться, и он подался на Дикий Запад, где до сих пор безнаказанно грабит и убивает. Пора показать ему, что у закона длинные руки.
- Вы хотите поймать его?
- Он будет мой, живой или мертвый.
- У вас с ним личные счеты?
Толстяк Уокер какое-то время молча смотрел в землю, а потом сказал:
- Мне не хотелось бы раскрывать все карты, сэр По крайней мере сейчас, когда мы так мало знаем друг друга. Вам не кажется странным, что я ехал на этом поезде, но еще долго искал бы Геллера, не обрати вы мое внимание на его следы? Без вас я не догадался бы что главарь шайки ездит на гнедом жеребце и хромает. Поэтому я сейчас же сойду с поезда и пущусь в погоню за Геллером. Не согласитесь ли вы, сэр, составить мне компанию?
- Но ведь я гринхорн! - рассмеялся я весело.
- Ну что вы, сэр! Я не хотел вас обидеть! Не обращайте внимания на мои слова. Меня ввел в заблуждение ваш внешний вид: судя по нему, вам место в светском салоне, а не в прерии. Никогда в жизни мне не доводилось встречать человека, который преспокойно водружает на нос очки и целится в птицу в поднебесье. Я виноват и прошу меня извинить. Итак, вы согласны составить мне компанию?
- А не лучше ли будет присоединиться к людям, которые скоро прибудут сюда с соседней станции, чтобы пуститься вдогонку за бандитами?
- И не говорите мне об этом! От них будет мало проку. Один вестмен стоит больше, чем целая толпа сброда. Да, дело нам предстоит опасное, но я думаю, что вам не чужда жажда приключений, а острые ощущения я вам обещаю, и в большом количестве.
- Ничего не имею против острых ощущений, - ответил я, - но мне не нравится совать нос в чужие дела. Мне безразличен Геллер, к тому же я не уверен, что буду для вас желанным товарищем.
Фред Уокер хитро прищурился, его маленькие глазки сверкнули, и он сказал:
- Вы говорите одно, а думаете совсем другое: подойду ли я вам? Разве не так? Давайте говорить начистоту. Толстяк Уокер не спешит знакомиться с каждым встречным, я предпочитаю путешествовать в одиночку, но если уж беру кого-нибудь к себе в компанию, то этот человек должен заслужить мое доверие. Вы меня понимаете?
- И я придерживаюсь того же мнения. Выбирать себе спутника необходимо крайне осторожно. Ведь бывает так, что встретишься с приятным на первый взгляд человеком, ложишься спать вечером, а поутру и вашего товарища, и вашей лошади след простыл. Но это еще полбеды, бывает и хуже.
- Господи! Неужели вы думаете, что я способен на такую подлость?
- Нет, не думаю, - ответил я, - так как по вас видно, что вы человек честный. К тому же, насколько я знаю, среди полицейских негодяев почти не бывает.
Толстяк изменился в лице и воскликнул:
- О чем вы, сэр?
- Успокойтесь, мистер Уокер. Внешне вы не похожи на полицейского, именно потому, наверное, вы хороший сыщик. Я вас раскусил, но в будущем соблюдайте осторожность. Как только в прерии станет известно, что Толстяк Уокер разъезжает взад и вперед, чтобы выследить нескольких бежавших от правосудия джентльменов, его похождения на Диком Западе закончатся раз и навсегда.
- Вы ошибаетесь, сэр! - пытался переубедить меня коротышка.
- Вам нечего волноваться, я принимаю ваше приглашение. Мне будет приятно задать хорошую взбучку этим негодяям. Опасности меня не пугают, так как в прерии с ними приходится встречаться чуть ли не каждую минуту. Однако меня настораживает то, что вы скрывали от меня свои намерения. Когда я соглашаюсь принять участие в таком деле, я должен знать, кто будет моим товарищем.
Фред Уокер задумчиво смотрел в землю, затем поднял взгляд на небо, наконец перевел глаза на меня и произнес:
- Хорошо, сэр, я откроюсь вам. Несмотря на ваш вид, в вас есть нечто, что заставляет меня, старого вестмена, поверить вам. Я наблюдал за вами в вагоне, и вы мне понравились. Обычно я избегаю знакомств, я нелюдим, но на этот раз мне хочется, чтобы вы были со мной, поэтому я буду откровенен с вами. Я работаю на частное сыскное агентство из Сент-Луиса, которое возглавляет доктор Сунтер. Мне поручили выслеживать беглых преступников. Как вы понимаете, дело это не из самых приятных, однако есть работа, и я отдаю ей все мои силы и умение. Потом, когда у нас будет больше времени, я расскажу вам, почему мне пришлось пойти в сыщики. Поверьте, меня вынудили обстоятельства. А пока я спрашиваю вас еще раз: вы составите мне компанию?
- Вот вам моя рука. Я готов преодолевать вместе с вами все трудности, опасности и невзгоды.
Он пожал мою руку с радостью на лице.
- Вы честный человек, сэр, и я вам верю. Благодарю вас. Надеюсь, мы подружимся. Только, ради Бога, не обращайтесь ко мне "мистер Уокер", я привык, что меня зовут просто Фред, и охотно откликаюсь на это имя. Позвольте заодно узнать, как зовут вас.
Я назвался настоящим именем и фамилией и добавил:
- А вы зовите меня просто Чарли. Однако смотрите, рельсы уже починили. Скоро поезд тронется в путь.
- Тогда надо спешить, я должен еще вывести из вагона моего Виктори. Когда вы его увидите, пожалуйста, не пугайтесь. Он не блещет красотой, зато носит меня уже лет двенадцать, и я предпочитаю его самому горячему жеребцу. У вас осталось что-нибудь в вагоне?
- Нет. Может быть, сказать пассажирам, что мы намерены делать?
- Ни в коем случае. Чем меньше людей знает о нас, тем в большей мы безопасности.
Толстяк Уокер подошел к вагону с животными и приказал открыть дверь. Поезд стоял на высокой насыпи, деревянных мостков не было, и я недоуменно ждал, как он выведет лошадь. Но все произошло совсем иначе, чем я себе представлял.
- Виктори, ко мне! - позвал Фред.
При звуке своего имени старый конь выглянул, осмотрелся, прижал по-заячьи уши и одним прыжком преодолел расстояние от двери вагона до земли. Все, кто были свидетелями его прыжка, захлопали в ладоши, а конь, словно понимая, что действительно заслужил рукоплесканий, взмахнул хвостом и заржал.
Имя Виктори, то есть Победа, никак не подходило к нему. Это был худой тонконогий гнедой конь, не менее двадцати лет от роду. Грива его вылезла, а вместо хвоста висела пара пучков жестких волос, зато его ушам мог бы позавидовать кролик. Несмотря на невзрачный вид коня, я сразу понял, что стоит он многого. А когда один из зрителей протянул руку, чтобы приласкать его, он взбрыкнул и попытался отплатить укусом за непрошеную ласку. Виктори был под седлом и взнуздан, поэтому Фред сел на него и преспокойно, ни на кого не обращая внимания, направился прочь от поезда. Я последовал за ним. Никто не пытался остановить нас или хотя бы расспросить, почему мы покидаем поезд и куда направляемся. Никому не было до нас дела.
Отъехав от поезда, Толстяк Уокер остановился, поджидая меня.
- Теперь, Чарли, - сказал он, - не мешало бы и вам раздобыть лошадь.
- Скоро она у меня будет. На вашем красавце Виктори я быстро поймаю мустанга.
- На Виктори? И не надейтесь! Он не позволит вам сесть в седло. Придется заняться ловлей мустанга мне.
- Позволит или нет - это мы еще посмотрим.
- Уверяю вас, так оно и будет. Мы могли бы пока ехать по очереди, чтобы вы не очень устали, но Виктори непременно сбросит вас.
Я не стал переубеждать Фреда. Тем временем паровоз со свистом выпустил клуб пара, колеса завертелись, и поезд продолжил путь на Запад. Через несколько минут он исчез вдали.
- Повесьте тяжелый флинт на мое седло, - предложил Фред.
- Спасибо, - отказался я, - но я считаю, что уважающий себя стрелок не должен расставаться с оружием ни на минуту. Можете пустить Виктори рысью. Я хороший ходок и не отстану от вас.
- В путь!
Взвалив на спину свои небогатые пожитки и повесив на плечо штуцер и флинт, я пустился в обществе Толстяка Уокера в погоню за железнодорожными грабителями.
Их следы вели на север и были так хорошо видны на траве, что нам не составляло труда преследовать грабителей. Около полудня мы остановились, чтобы дать отдых старику Виктори, а сами воспользовались короткой передышкой, чтобы перекусить. Отсутствием аппетита не страдали ни Толстяк Уокер, ни я, поэтому после обеда у нас буквально не осталось ни крошки. Однако это обстоятельство нас совершенно не огорчило, так как охотник, у которого всегда под рукой ружье, не рискует умереть от голода в прерии. Вестмены говорят, что, пока патронташ полон, не будет пуст и желудок.
Мы ехали по невысоким холмам, поросшим высокими травами и лесами. След петлял вдоль речушки с песчаными берегами. К вечеру мне посчастливилось добыть жирного енота, и когда стемнело, мы нашли глубокий овраг с каменистыми склонами, где можно было развести костер, не опасаясь, что кто-то заметит огонь. Место показалось нам таким надежным, что мы даже решили не стоять на часах, и преспокойно улеглись спать.
С рассветом мы продолжили погоню и после полудня обнаружили место, где сделали привал бандиты. Судя по тому, что ночью они развели несколько костров прямо на равнине, негодяи совершенно не опасались погони. Поскольку они опережали нас на день пути, мы тоже не боялись неожиданной встречи с ними, а других следов человека мы в дороге не обнаружили. Поэтому, когда следы свернули в сторону от реки и повели к лесу, нам и в голову не пришло скрываться в зарослях.
Однако у первых деревьев мы остановились как вкопанные, в следующее мгновение Фред уже бросился на землю, укрывшись за Виктори, а я, со штуцером в руках, мчался к ближайшему толстому буку. Прямо впереди нас из-за деревьев выехал краснокожий, восседавший на вороном жеребце. За ним в поводу шла вторая навьюченная лошадь.
Как только индеец заметил нас, он молниеносно спрыгнул с коня, встал за ним, как за живым щитом, и направил на нас свое ружье. Его движения были столь быстры, что я даже не успел рассмотреть ни его лица, ни фигуры.
Едва я укрылся за толстым стволом, как в него ударила пуля. Опоздай я на десятую долю секунды, и она настигла бы меня. Краснокожий чутьем понял, что я представляю для него большую опасность, чем Фред - к Фреду он мог подобраться вплотную, прячась за деревьями.
Услышав выстрел, я опустил штуцер. Почему? Всякий опытный вестмен знает, что каждое ружье обладает своим собственным неповторимым звуком. Обыкновенный городской житель не сумеет отличить выстрелы из двух разных ружей, однако жизнь в прерии обостряет слух до такой степени, что звук знакомого оружия невозможно спутать даже среди частой пальбы. Бывают случаи, когда годами не видевшие друг друга трапперы узнают друг друга по звуку выстрелов.
Так произошло и со мной. Я никогда не забуду звук выстрела того ружья и никогда не спутаю его ни с каким другим. Это была знаменитая двустволка вождя апачей Виннету с ложей, обитой серебряными гвоздями. Но в чьих руках было его ружье? Неужели им завладел кто-то другой?
- Не стреляй! - крикнул я на языке апачей. - Я твой друг!
- Я не знаю, кто ты! - последовал ответ. - Покажись!
- Ты Виннету, вождь апачей?
- Это я!
Выйдя без опасений из-за деревьев, я направился к нему.
- Чарли! - воскликнул он радостно, и мы обнялись. - Чарли! Друг мой, брат мой! - повторял он в волнении, столь несвойственном краснокожим. - Мои глаза - твои глаза, мое сердце - твое сердце!
Эта неожиданная встреча всколыхнула и мои чувства, слезы радости застлали мне глаза. Виннету долго смотрел на меня с любовью и прижимал к груди, пока наконец не вспомнил, что мы не одни.
- Кто этот человек? - спросил он, указывая на недоумевающего Фреда.
- Хороший человек и мой друг. Надеюсь, он станет и твоим другом, - ответил я.
- Как его имя? - последовал новый вопрос.
- Толстяк Уокер, - представил я ему Фреда, умышленно называя вестменскую кличку, хорошо известную в прерии.
Апач, перенявший многие обычаи белых, протянул Фреду руку.
- Друг моего брата - мой друг! - провозгласил он. - Наверное, злой дух помешал мне узнать моего брата, и я поднял на него оружие. К счастью, голос моего ружья знаком Чарли. Но что привело вас в эти края?
- Мы преследуем врагов. Ты видел их следы?
- Да. Какие краски на лицах людей, по чьему следу вы идете?
- Это бледнолицые и сиу-оглала.
Виннету грозно нахмурил брови и выразительно положил руку на рукоять томагавка, торчавшего за поясом.
- Сыновья оглала похожи на полевых мышей, трусливо бегающих у своих нор. Я раздавлю их! Могу я пойти с моим братом Чарли?
Вождь апачей предлагал нам свою помощь, и я с благодарностью принял ее по двум причинам. Во-первых, Виннету стоил двух десятков вестменов, а во-вторых, меня обрадовало, что он сам пожелал присоединиться к нам.
- Великий вождь апачей, - ответил я ему в принятом среди краснокожих духе, - прибывает к нам, как желанный луч солнца в зимнее утро. Пусть его томагавк станет нашим!
- Моя рука - ваша рука, моя жизнь - ваша жизнь. Хуг! Я все сказал!
Выражение лица Фреда Уокера говорило о том, что апач произвел на него неизгладимое впечатление. Долгое время путешествуя с Виннету, я знал, как к нему относились и друзья и враги, знакомые и те люди, которые видели его впервые. Слава вождя была такова, что многие мечтали посмотреть на него хотя бы одним глазком. Часто его представляли себе краснокожим гигантом, хитрым и безжалостным. На самом же деле он был совершенно иным.
Среднего роста, широкоплечий, он был очень узок в бедрах, что выгодно подчеркивало его мужественный облик. О том, как он двигался, следует сказать особо. Даже если читатель никогда не видел воочию, как движется пантера, он, во всяком случае, может представить эту огромную, сильную и грациозную кошку, которая легко и неслышно ступает, легко, словно шутя, взмывает в невероятном прыжке и так же легко и словно шутя ломает одним ударом лапы хребет своей жертве. В то же время пантера - благородное животное, не убивающее без нужды. Таким был и Виннету. А если к этому добавить, что он во всех случаях стремился утвердить справедливость, то читатель без труда представит его себе.
Он резко отличался от многих краснокожих чистоплотностью и опрятностью. Вот и сейчас Фред Уокер не мог оторвать взгляд от его белоснежного индейского костюма тонкой замши с узорами из игл дикобраза, на котором не было видно ни малейшего пятнышка. Маленькие глазки коротышки удивленно перебегали с Виннету на меня и обратно, он сравнивал нас и, чувствовалось, начинал стыдиться своих рассуждений о том, каким должен быть костюм вестмена.
- Пусть мои братья сядут и выкурят со мной трубку мира, - предложил апач.
Мне трубка мира была совершенно ни к чему, так как мы в свое время побратались по индейскому обычаю, однако с новыми знакомыми Виннету непременно стремился скрепить дружбу трубкой мира.
Я не стану утомлять читателя описанием обряда и всех речей, которые обычно произносятся в таких случаях. Мне уже не раз доводилось описывать все это в своих романах, поэтому я только ограничусь тем, что сообщу: когда вся священная смесь трав, называемая "кинникинник", догорела в чашечке глиняной трубки, все красивые, но произнесенные от чистого сердца слова были сказаны, - мы вернулись к нашим делам.
- Пусть теперь мой брат Чарли поведает Виннету, что он делал после того, как мы расстались, - обратился ко мне вождь апачей.
Мне вполне хватило десяти минут, чтобы в подробностях рассказать о путешествии на родину, об охоте в долине Миссури и происшествии на железной дороге. Закончив повествование, я, в свою очередь, спросил Виннету:
- Может быть, и мой брат Виннету откроет мне, что пережил он с тех пор, как мы расстались. Что заставило его покинуть земли отцов и вигвамы сыновей апачей и так далеко углубиться во владения враждебных сиу?
Виннету не спешил с ответом, словно раздумывая. Будь мы с ним наедине, он был бы откровеннее, но его натура не позволяла ему распространяться о себе и о собственных подвигах, поэтому вождь был еще лаконичнее, чем я.
- Дожди льют воду на землю, но солнце снова поднимает ее в небо. Точно так же живет и человек, челноком снующий между врагами и друзьями. Дни приходят и уходят. Зачем Виннету долго рассказывать о том, что уже ушло? Вождь сиу-дакота оскорбил меня. Я пошел по его следу и взял его скальп. Мой брат может видеть его волосы на поясе Виннету. Воины сиу искали меня, но я замел следы, вернулся к их вигвамам, где не осталось мужчин, и отнял у них знаки побед над другими племенами, навьючил их на лучшего коня мертвого вождя и уехал. Ты можешь видеть жеребца вождя сиу-дакота рядом с моим.
Признаюсь честно, если бы мне довелось рассказывать о таком необычном приключении, я вряд ли уложился бы в полчаса. Если бы о нем рассказывал старый вестмен Сэм Хокенс или Сан-Иэр, им понадобилось бы часа два на все подробности и красоты. Но Виннету! Он преодолел расстояние от Рио-Гранде на юге до Милк-Ривер на севере, он месяцами кружил по прерии и лесам, бродил по землям враждебных племен, где даже старые скво желали его смерти, он настиг врага и победил его в честном поединке. После этого он осмелился вернуться назад, проникнуть в стойбище сиу и похитить у них то, чем они больше всего дорожили - знаки былых побед!
Совершить подобный подвиг был способен только один человек во всех Соединенных Штатах - Виннету. Ему было чем гордиться, но ему хватило двух минут, чтобы, не выпячивая собственное мужество, поведать нам о том, что ему пришлось пережить.
- Мои братья, - продолжил он, пока мы с невольным восхищением молча смотрели на него, - пошли по следу белых разбойников и оглала. Вам не догнать их без хороших лошадей. Согласится ли мой брат Чарли принять в дар жеребца, принадлежавшего вождю сиу-дакота? Он хорошо объезжен, а мой брат лучше любого бледнолицего знает, как следует обращаться с индейскими лошадьми, поэтому ему не составит труда подчинить себе коня.
Уже дважды Виннету дарил мне прекрасных коней из своего табуна. Один из них, Сволоу, вынес меня из нефтяного пожара, на что был бы не способен никто другой. Второй, Хататитль, стал знаменит во всей прерии. Теперь вождь апачей предлагал мне третьего. Я никогда не злоупотреблял добротой моего краснокожего брата, поэтому попытался отказаться:
- Пусть мой брат позволит мне сесть на своего коня и поймать дикого мустанга, который и будет носить меня на своей спине. Жеребец вождя сиу должен нести добычу Виннету.
Апач в ответ отрицательно покачал головой, что было для него выражением крайне сильных чувств.
- Почему мой брат забывает, что все, принадлежащее Виннету, принадлежит и ему по праву братства? Почему ты хочешь терять время? Чтобы доказать мне, на что ты способен? Любая скво из любого стойбища знает, кто ты такой и чего стоишь. Если ты станешь гоняться за табуном мустангов, то сиу быстро обнаружат твои следы. Неужели мой брат не понимает, что вождь апачей, преследуя сиу, не станет возить с собой добычу. Он спрячет ее в земле и освободит спину жеребца для своего бледнолицего брата.
Я больше не мог противиться и принял в дар прекрасного коня. Признаюсь честно, я уже с полчаса приглядывался к животному, и оно все больше и больше вызывало мое восхищение. Плотный, широкогрудый конь был просто великолепен. Появись он в Европе, где так много поклонников прекрасного, с него стали бы лепить скульптуры. Под гладкой бархатной кожей выделялось каждое сухожилие и каждая мышца. Густая грива свешивалась на грудь, а пышный хвост почти касался земли. Ноздри изнутри отсвечивали красным цветом, что у индейцев считается признаком породы. Его глаза горели огнем, что позволяло предположить, что хороший наездник мог доверить ему свою жизнь.
- Но у него нет седла! - заметил Фред Уокер. - Не поедете же вы на нем просто на попоне?
- А почему бы и нет? - ответил я. - Вы испытали меня, как стрелка, теперь вам предоставляется возможность испытать меня, как наездника. Неужели вы не видели, как краснокожие используют попону вместо седла? К тому же опытному охотнику ничего не стоит соорудить сносное седло из ребер и шкуры волка или койота. Завтра у меня будет седло, которому даже вы позавидуете.
Апач снова кивнул в знак одобрения и добавил:
- Если мой брат согласится, мы сейчас же пойдем по следу крупного койота, чьи следы Виннету видел у воды. Еще до темноты у Чарли будет новое седло. Достаточно ли у моих братьев мяса для ужина, чтобы не терять времени для охоты?
- На сегодня вполне достаточно.
- Тогда пусть мой брат Чарли едет за мной. По дороге мы подыщем место, где можно спрятать в земле те знаки победы, что Виннету отнял у сиу. С рассветом мы поедем по следу бледнолицых, которые сожгли огненного коня и убили своих братьев по цвету кожи. Великий Дух отвернул от них свое лицо и предаст негодяев в наши руки, чтобы мы свершили правосудие.
Мы покинули место странной, случайной и в то же время счастливой встречи с Виннету, и вскоре моя пуля настигла крупного койота. Подыскав подходящий укромный уголок в овраге, где можно было не опасаться нападения врага, мы устроились на ночлег, и, пока мои товарищи чутко спали, поднимая на каждый шорох голову, я мастерил при свете костра седло. Поутру мы зарыли там же добычу Виннету, состоявшую из примитивного индейского оружия, талисманов и скальпов, обозначили особым способом тайник и продолжили погоню. Несомненно, если бы бандиты узнали, что за ними гонятся всего лишь три человека, они смеялись бы до упаду. Но, как известно, хорошо смеется тот, кто...
